Иван Соколовский

Место публикации

 

Проблема России, образ России и душа России занимали одно из ключевых мест в жизни и миросозерцании Алексея Степановича Хомякова. «Все, что он писал, было учением о национальности и национальном призвании. Все учение его было лишь обоснованием и оправданием национальной миссии России» (Н. А. Бердяев). Однако Россия не занимает высшего места в иерархии тех ценностей, которые исповедовал Хомяков. Это высокое место принадлежит Православной Церкви, хранящей в себе, по мнению мыслителя, неискаженный завет Христа. Поэтому изложение взглядов Хомякова на судьбу России и ее духовное призвание необходимо начинать с его экклезиологии, с его учения о Церкви. Следует всегда помнить о экклезиоцентризме хомяковской мысли, вне зависимости от того, рассматриваем мы его гносеологию, филососфию истории или антропологию.

Хомякову принадлежит неологизм «соборность». Но справедливо ли, прежде всего по отношению к самому автору, говорить, что Хомяков придумал «соборность», изобрел «соборность»... Это не так. Хомяков ничего не выдумывал, его мировоззрение — не игра мысли, не вольное конструирование и фантазирование идей. Хомяков исходил из опыта, его философская свобода выразилась в служении этому опыту, в его защите. Об этом очень выразительно писал прот. Георгий Флоровский: «Хомяков исходил из внутреннего опыта Церкви. Он не столько конструирует или объясняет, сколько именно описывает. В этом сила его. Как очевидец, он описывает реальность Церкви, как она открывается изнутри, через опыт жизни в ней... Богословие Хомякова имеет достоинство и характер свидетельства». Соборность есть основная и исконная ценность православия. Как выразился прот. Сергий Булгаков, «соборность есть душа Православия»- И Хомякову принадлежит честь выразить эту душу на современном ему языке новоевропейского мышления.

Славянофилы впервые в истории православия попытались выразить полноту православного духа на языке современности. С этого началась оригинальная русская философия. Свободная и творческая встреча Запада и Востока впервые состоялась в миросозерцании славянофилов. Нужно всегда помнить, что славянофильство есть последовательное и закономерное звено в развитии русского европеизма. Хомяков не изобрел «соборность», а раскрыл ее, влил старое вино в новые мехи. Он защищал Православие средствами западной мысли, обличал Запад, исходя из духа Православия, но с помощью методов и принципов новейшей западной философии. Он совершал то же самое дело по отношению к германскому идеализму, какое отцы церкви творили по отношению к неоплатонизму и античной философии в целом.

Итак, во всем и везде Хомяков исходит из «соборности» и предполагает «соборность». Что же такое соборность? Соборность есть основной принцип Божественной жизни, принцип Св. Троицы — «свободное единство в любви». Это прежде всего онтологическое и экклезиологйческое понятие. Св. Троица есть бытийствснная первооснова мира и Троица же есть изначальная Церковь, Церковь в абсолютном ее аспекте. И нет ничего выше «свободного единства в любви». Соборность есть главная и определяющая сила в иерархии ценностей бытия.

Соборность, однако, есть не только принцип «нераздельного и неслиянного» общения Лиц Св. Троицы. Она явлена и на земле, завещана человеку через Христа, основавшего Церковь на земле. Соборность тем самым есть сущностное определение Церкви, основная ценность, хранимая исторической церковью.

Но римско-католическая церковь своим самовольным прибавлением к Символу Веры и разрывом с православной церковью прегрешила против соборности (или, что то же самое — против «кафоличности», вселенскости). Она нарушила единство, пренебрегла любовью и, основавшись на принципе внешнего авторитета, отвергла свободу.

«Свободное единство в любви» было нарушено и стало исключительным достоянием Православия. Вселенский завет Господа о духовном единстве, свободе и любви был сохранен в своем чистом, незамутненном виде лишь в православном предании. Такова богословская концепция Хомякова, которая вполне согласуется с восточной патристикой и православной догматикой. Далее мы переходим к хомяковской философии русской истории.

Россия получила православие в наследство от Византии. Исторически она впоследствии оказалась единственной православной державой, оплотом православия, его материальным носителем. Русский народ в силу исторических причин получил обязанность раскрытия подлинного христианства перед лицом остального мира. Спасение человечества стало русским делом, нравственным долгом России. Хомякову принадлежат знаменитые слова: «Православие не есть спасение человека, но спасение человечества».

Но из того факта, что Россия наследовала истинное христианство — православие, Хомяков не делает вывода о каких-то исключительных правах России. Наоборот, на Россию возложены огромные обязанности, ее задача — вселенское духовное просвещение. Оправдывает ли Россия свое призвание, достойна ли она хранимых ею ценностей православной веры? Хомяков в наиболее яркой и страстной форме выразил ответ на эти вопросы в своем стихотворении «России», где резко противопоставляет реальное социально-историческое состояние современной ему России идеальному образу, русскому призванию, тому, чем должна быть Россия:

В судах полна неправды черной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна.

О, недостойная избранья,

Ты избрана! Скорей омой

Себя водою покаянья,

Да гром двойного наказанья

Не грянет над твоей главой.

Не пророчески ли звучат эти слова, писаные в прошлом веке? Хомяков призывает Россию и русский народ к покаянию, к внутреннему очищению, к духовному подвигу, к осуществлению ценностей православия, которое есть «спасение человечества»:

Иди! Тебя зовут народы,

И, совершив свой бранный пир,

Даруй им дар святой свободы,

Дай мысли жизнь, дай жизни мир!

Несправедливо истолковывать мысли Хомякова как «национализм»и «шовинизм». Хомяков всегда выступал против идеи материального превосходства русского государства, против самодержавных амбиций, против империализма и великодержавного шовинизма, духом которого была пропитана бюрократическая администрация Николая I, поднимавшая, по меткому слову Герцена, «православную хоругвь на манер прусского штандарта». Хомяков резко отрицательно относился к религиозному оправданию имперской политики царского самодержавия, его теория полностью расходилась с точкой зрения официальной народности. Это отношение к чисто материальной мощи России, которая имеет тенденцию к поглощению и замещению души России — православия, Хомяков выразил в стихотворении «Остров»:

Не терпит Бог людской гордыни;

Не с теми Он, кто говорит:

Мы соль земли, мы столп святыни,

Мы Божий меч, мы Божий щит. Сила России в смирении, в самозабвенном служении вселенскому идеалу «соборности», в свободе и любви. Хомяков не призывал к отказу от материальной силы, он призывал к ее просветлению, одухотворению. Как только Россия начнет хвалиться своей силой и славой, она потеряет и эту силу, и эту славу. Поэтому Хомяков призывает Россию не верить льстецам:

Всей этой силой, этой славой,

Всем этим прахом не гордись. Призвание России универсальное, вселенское, поэтому всякое сведение этого призвания к провинциальным проблемам, к «славе земной» есть унижение России. Россия сильна братским чувством, внутренней духовной свободой и любовью, а не материальной своей силой.

И вот за то, что ты смиренна,  Что в чувстве детской простоты,  В молчанье сердца сокровенна,  Глагол Творца прияла ты, —  Тебе Он дал свое призванье,  Тебе Он светлый дал удел:

Хранить для мира достоянье

Высоких жертв и чистых дел;  Хранить племен святое братство,  Любви живительный сосуд,  И веры пламенной богатство,  И правду, и бескровный суд.  Твое все то, чем дух святится,  В чем сердцу слышен глас небес,  В чем жизнь грядущих дней таится,  Начала славы и чудес!

Н. А. Бердяев в своей дореволюционной книге о Хомякове находил ряд противоречий в мессианском сознании славянофилов: «В стихотворениях Хомякова отражается двойственность славянофильского мессианизма: русский народ смиренный, и этот смиренный народ сознает себя первым, единственным в мире. Славянофильское сознание бичует грехи России, и оно же зовет Россию к выполнению дерзновенной, гордой задачи... Смиренное покаяние в грехах, самоуничижение, национальное смирение чередуются у Хомякова с «гром победы раздавайся». Мнение Бердяева не совсем верно. Хомяков как-то сказал, что нельзя быть смиренным по отношению к истине. И здесь ключ к разгадке противоречия, которое находит Бердяев. Хомяков смиренен по отношению к материальной силе, он «уничижается» только при разоблачении пороков, мешающих русскому народу осуществить свой универсальный идеал, в разоблачении лжи, лени, рабства. Когда же дело касается Идеала святой Руси — соборности, Хомяков становится воинственным, готовым умереть в борьбе за истину. Он зовет Россию к духовной борьбе.

Следует вспомнить то, что писал о смирении сам Хомяков: «Смирение человека, так же как и смирение народа, может иметь два значения, совершенно противоположные. Человек или народ сознает святость и величие закона нравственного или духовного, которому подчиняет он свое существование; но в то же время признает, что этот закон проявлен им в жизни недостаточно или дурно, что его личные страсти и личные слабости исказили прекрасное и святое дело. Такое смирение велико; такое признание возвышает и укрепляет дух; такое самоосуждение внушает невольно уважение другим людям и другим народам. Но не таково смирение человека или народа, который сознается не только в собственном бессилии, но в бессилии или неполноте нравственного или духовного закона, лежавшего в основе его жизни. Это не смирение, а отречение. Человек разрывает все связи со своей прошедшей жизнью, он перестает быть самим собой; а если он говорит от имени народа, то тем самым он от народа отрекается».

Хомяков, при всей резкости его критики в адрес «проявленного» состояния России, эмпирической действительности русского народа, не отрекается от народного идеала — «нравственного и духовного закона». Для него критика недостатков русской жизни и русских людей служит делу их подлинного достоинства. Но критика, допущенная в область национальных идеалов, есть отщепенство. Недостатки России и русского народа препятствуют их всемирно-историческому призванию, мешают осуществлению народного идеала. Они должны быть побеждены для того, чтобы стала социально-исторически возможной национальная русская идея — соборность, всемирное братство. И здесь уже нет места для смирения:

Тебя призвал на брань святую, Тебя Господь наш полюбил, Тебе дал силу роковую, Да сокрушишь ты волю злую Слепых, безумных, диких сил.

Эти «слепые», «безумные», «дикие» силы не есть какой-либо внешний материальный враг. Это враг внутренний. Борьба должна происходить на самой последней глубине, в сердцах людей, в сердце самой России.

В отличие от других славянофилов Хомяков никогда не смешивал свой идеал России с ее историческим прошлым, никогда не идеализировал это прошлое. Он был устремлен к грядущему, считал, что будущее принадлежит России. Но при всем неприятии современного ему исторического облика России он любил ее всеми силами своей души. Хомяков показывает своим примером — можно осознать все грехи, неустройства и недостатки национальной жизни, но при этом воздерживаться от русофобии, любить свою родину и свой народ.

Хомяков одним из первых заметил феномен русофобии и попытался вскрыть его первоисточники. Он отмечает огромное сочувствие и простодушную любовь русского народа к другим народам, переходящую порой в восхищение и самобичевание. При этом он говорит о феномене русофобии, хотя и не использует сам термин «русофобия»: «И сколько во всем этом вздора, сколько невежества! Какая путаница в понятиях и даже в словах, какая бесстыдная ложь, какая наглая злоба! Поневоле родится чувство досады, поневоле спрашиваешь: на чем основана такая злость, чем мы ее заслужили? Вспомнишь, как того-то мы спасли от неизбежной гибели; как другого, порабощенного, мы подняли, укрепили; как третьего, победив, мы спасли от мщения и т. д. Досада нам позволительна; но досада скоро сменяется другим, лучшим чувством — грустью истинной и сердечной. В нас живет желание человеческого сочувствия; в нас беспрестранно говорит теплое участие в судьбе нашей иноземной братии, к ее страданиям, такрке как к ее успехам; к ее надеждам, такрке как к ее славе. И на это сочувствие, и на это дружеское стремление мы никогда не находим ответа: ни разу слова любви и братства, почти ни разу слова правды и беспристрастия. Всегда один отзыв — насмешка и ругательство; всегда одно чувство — смешение страха с презрением».

Читая эти слова Хомякова, невольно поражаешься, насколько глубоко он очертил самую суть русофобии — «смешение страха с презрением».

Хомяков задается вопросом о том, есть ли причины для русофобии и каковы они? Он не находит ни расовых, ни социально-культурных оснований для ненависти к России. Русофобия, по его мнению, имеет две причины. Во-первых, это — «глубокое различие во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы». Во-вторых — «невольная досада пред этой самостоятельной силой, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов». Духовное своеобразие России и ее материальная сила, способная защитить идеалы русского народа, порождает двойственность оценки со стороны недоброжелателей: «Отказать нам в наших нравах они не могут: мы для этого слишком сильны; но и признать наши права заслуженными они также не могут, потому что всякое просвещение и всякое духовное начало, не вполне еще проникнутые человеческой любовью, имеют свою гордость и свою исключительность».

Подлинная сила, движущая недоброжелательством по отношению к России, основывается на идеях культурной исключительности и духовной гордости, т. е. на началах, прямо противоположных соборности, свободному единству в любви, смакование русских недостатков имеет своим основанием отрицание русского идеала — всемирного братства и всемирной любви. Но у России есть достаточно сил для защиты этих идеалов. «Поэтому полной любви и братства мы ожидать не можем, но мы могли бы и должны ожидать уважения».

Однако отсутствие уважения к России говорит о нравственной нечистоплотности русофобов, чьи методы в оценке России описывает Хомяков в статье «Мнение иностранцев о России». Это неуважение основано на предубежденности и отсутствии серьезного интереса к русскому языку, русской культуре и русским нравственным идеалам. Русофобия всегда верхоглядна, всегда пользуется негодными средствами. Исходя из частных фактов и недостатков, она переносит свое критическое жало в область, не имеющую к этим фактам глубокого внутреннего отношения, в область нравственного идеала, в область духовных ценностей.

Другая причина недоброжелательства к России видится Хомякову в русском смирении и преклонении перед высокими достижениями западной культуры и западной технологии. Будучи само по себе «радостным чувством», этот русский восторг и русское преклонение перед достижениями Запада часто неправильно истолковываются. «Смирение, конечно, чувство прекрасное, но к стыду человечества надобно признаться, что оно мало внушает уважения». Это русское уважение к Западу, русская влюбленность в западную культуру, русская всечеловечность (если использовать выражение Ф. М. Достоевского) часто истолковывается как рабское поклонение, за неимением своего, как отсутствие самоуважения, любви к своему. Но такое истолкование происходит от того, что русских судят не по их критерию соборности и всечеловечности, а по собственному критерию культурной и национальной исключительности. Поэтому русофобия всегда основывается на национальной, на духовной и культурной гордыне, которая на самом деле есть замкнутость, провинциальность, эгоизм.

С этой точки зрения, с точки зрения национализма, русский идеал предстает в перевернутом виде: духовная свобода оказывается «вечным рабством», любовь к другому — зависимостью, нелюбовью к себе, а единство мыслится как подчинение малокультурной народности более культурной и замкнутой на себе нации. Но поскольку русофобы не имеют силы, способной сокрушить «рабскую» и «культурно отсталую Русь», то эта сила, по слову Хомякова, внушает им зависть и страх, а наше преклонение и любовь к другим народам, которое часто переходит в «собственное признание в нашем духовном и умственном бессилии, лишает нас уважения».

Для того, чтобы бороться с русофобскими тенденциями, Хомяков призывает обратиться к самим себе, осознать себя самое, проникнуться уважением не только к другим, но и к себе. Прежде всего необходимо уважение к собственным нравственным идеалам, к «духовному закону», лежащему в основании русской народности. «Неуважение к этому закону унижает неизбежно народ в глазах других народов. Нам случается впадать в эту крайность, но в то же время ошибка наша простительна: это не грех злой воли, а грех неведения. Мы России не знаем». Таким образом, борьба с русофобией может быть выиграна на линиях раскрытия русских идеалов и углубленного национального самосознания, на преодолении «греха неведения» самих себя. Хомяков призывает к делу национального самосознания как к духовному подвигу, как к очень сложному и серьезному делу: «Человеку трудно узнать самого себя. Даже в физическом отношении человек без зеркала лица своего не узнает, а умственного зеркала, где бы отразилась его духовная и нравственная физиономия, он еще и не выдумал; точно также и трудно народу себя узнать».

Самопознание России, по Хомякову, всегда должно исходить из определяющей онтологической первореальности, иметь своим внутренним критерием соборность. При этом нельзя забывать, что, являясь онтологической категорией, соборность есть нечто иное, как «святость». «Свободное единство в любви» существует только через «благодать», через святость, исходящую непосредственно от первобытия св. Троицы. Поэтому все эпифеномены русской культуры должны рассматриваться с точки зрения соответствия их идеальной заданности, с точки зрения первофеномена — святости, соборности. Ценности русской культуры не в ней самой, они всегда трансцендентны. Поэтому при оценках должно исходить не из того, что есть, а из того, что должно быть. И в этом актуальном бытии, в этом «есть» необходимо усматривать определяющее его потенциальное бытие.

Мы дали этот небольшой очерк из истории русской философии для того, чтобы показать, что Хомяков не устарел, что славянофильство в своих философских и нравственных исканиях, сохраняет еще большую ценность и, по-видимому, будет сохранять ее, покуда будет существовать русское историческое и культурное творчество, будет существовать сама Россия.

Иван Соколовский