Иван Соколовский

Оригинал

 

13 сентября 1982 г. Москва Новые Черемушки.

Рассказывают: был день и была Буря. Разъяренное море швыряло из стороны в сторону маленькое суденышко с насмерть перепуганными людьми. Они же, не зная и не понимая, зачем и куда их несет взбесившийся ураган, в панике кидались из стороны в сторону. Одни пытались во что-нибудь покрепче вцепиться, и, расталкивая всех остальных, искали лучшего места. Другие же просто бесцельно бросались из угла в угол и жадно вопрошали: "Как же это? Что же это?". И был среди них Философ. Он спокойно стоял на содрогающейся от урагана и людских криков палубе и улыбался. "Почему ты спокоен и чему ты улыбаешься?" - спросили его.

"Посмотрите на эту свинью! Она спокойно принимает пищу и радуется жизни! Ей не страшен ураган и никакая, даже самая страшная буря не омрачит ее существование. ЕСЛИ И наступит ее конец, то она даже не почувствует его. Смерть же ее не будет для нее смертью, так же как рождение ее не было для нее рождением. "Жизнь же этого животного не подвластна времени: она вечна и безмятежна", - так говорил Философ.

"Но ведь она же всего лишь свинья, а мы люди!!! - кричали ему в ответ. - У нас есть Высший Разум, а у нее нет ничего".

"Жалок же ваш Высший разум, если он не знает, куда вам деваться. Большее, на что Он способен, так это петь себе сладкие песни о своем величии. Он не поможет вам уразуметь Бурю, потому что Она НЕРАЗУМНА. Он не подскажет вам, куда и зачем бросает вас волна, потому что она вас НИКУДА и НИ ЗАЧЕМ не бросает. Но зато он сочинит вам множество красивых сказок, и вы будете слушать их и восторгаться Его величием и красотой. Но это будет НЕ СЕЙЧАС. ЭТО будет тогда, когда Буря стихнет. Она стихнет, потому что Ей ВСЕ РАВНО, потому что она СВОБОДНА, а вы решите, что это вы Ее усмирили. Чтобы понять что Ей ВСЕ РАВНО, что даже если Еe сейчас нет, Она все равно придет, для этого не нужно Разума, для этого нужно большее, чем Разум. Для ЭТОГО НУЖЕН НЕ РАЗУМ," - Сказал философ. А свинья меж тем поела и завалилась спать. Люди же махнули рукой на неразумного Философа и еще много дней и ночей, без сна и отдыха бросались из угла в угол, сшибая друг друга с ног и повторяя свои навязчивые вопросы: "Как же это? Зачем это? Почему это? Что это?"

Много лет прошло с того дня. Так и не нашли они ответа на свои вопросы. Всех их, кого раньше, кого позже, смела жестокая и неразумная буря. Нет больше и Философа. Он улыбался, когда огромная черная волна подхватила его с корабля и бросила в мрачную пучину, откуда еще никто не возвращался. Те, кто видел его последним, говорили, что и в этот последний миг он спокойно и тихо улыбался. Ho никто не знает, что приключилось со свиньей. Да и кому до нее было дело! А недавно, проходя вдоль берега моря, я видел точно такую же свинью. Она спокойно лежала на песке, подставив свои розовые бока теплому летнему солнышку и негромко похрюкивала. Она была счастлива, хотя и не знала об этом. И я пожалел, что она об этом не знает.

ЧЕЛОВЕК КАК ВОЛЯ К БОГУ

/Опыт философского дневника./

Дайте человеку сознание того, каков он есть, и он быстро станет таким, каким он должен быть; внушите ему в теории уважение к самому себе, и оно быстро осуществиться на практике. Чтобы стать лучше, надо быть хорошим именно поэтому революция в человеке должна начаться с осознания своей сущности.

Фр. Шеллинг

ЧЕЛОВЕК КАК ВОЛЯ К БОГУ. - М.,1983. Май

Человек вечно останется тайной для самого себя. Раскрытие глубинной человеческой сущности, живое знание, откровение о человеке и человечестве было доступно лишь тем, кто выходил за границы "человеческого, слишком человеческого". Массовое, "количественное" человечество никогда не понимало, да и не могло понять сверхчеловеческой истины о человеке, которую постигало в процессе культуры и истории человечество "качественное". Тех, кому суждено было выйти за границы человеческого самомнения и обозреть себя и других извне, вечно заподазривали во всякого рода ненормальностях. И в этом есть своя правда: знающий истину о человеке всегда ненормален. Лицезревший человека извне не может оставаться человеком в прежнем его состоянии, видевший Свет не может более оставаться во Тьме кромешной. Зовущих к Свету, как правило, обвиняют в антигуманизме, "бесчеловечности»". Не видящим Света Тьма Кромешная кажется явлением естественным и гуманный, "человечным". Мир сей их вполне устраивает, мир иной – отталкивает и пугает. Проповедники "мира сего" - всегда реакционны, зовущие к "миру иному" - вечные мученики и революционеры. Консерватизму "количественного" человечества революционное "качественное" меньшинство противопоставляет экстатическую одержимость, неистребимое желание преодолеть косность, "мира сего", прорвать пространственно-временную оболочку и выйти в вечность и беспространственное единство. Воля к Богу - вот их бессознательный двигатель, воля к преодолению сущего, к изобличению неистинности и иллюзорности всего временного и пространственного, как ограниченного. К безграничной и абсолютной жизни, к жизненной наполненности существования подсознательно стремились Карл Маркс и Яков Беме, Штирнер и Франциск Ассизкий, Достоевский и Фейербах. Неудовлетворенность "миром сим", желание его преодолеть и выйти в вечность "живой жизни", стремление к абсолютному, а не относительному будущему - вот основной стимул их творчества. В духовной области только воля к вечности, к абсолюту, только вера в сопричастность вечности может быть основой действительного творческого процесса. Воля к Богу - вот тот стержень человеческой истории, который первичнее и первороднее всякой экономики и политики, борьбы классов и индивидуумов. Без воли этой нет ни судьбы человека, нет ни судьбы всего человечества.

Человек - это его история. История есть движение во времени, и связана с несовершенным, неабсолютным. История есть становление еще не ставшего, чего-то переходного. "Человек - это мост", - говорил Ницше. Человек суть существо переходное, становящееся. У человека нет сущности. Сущность - есть качественная определенность, некое статическое состояние. Сущность есть во внеисторическом мире, в мире ставшего. История же является миром становящимся. Человек обладает историей, следовательно, он не обладает сущностью. У него есть лишь воля к этой сущности, но нет и не может быть самой сущности. Либо, либо! Или человек обладает сущностью, которая существует от века, /и может искажаться/ или он находится в процессе историческом, который является не чем иным, как поиском и созданием этой сущности. Последнего нельзя понимать так, как то, что сущность человека уже существует и ему остается ее лишь найти. Сущность не предустановлена. Более того, в мире ставшего, во внеисторическом мире сущностей, лишь в нем господствует абсолютная необходимость и, возможно, поэтому познание на основе законов, которые уже существуют. В мире историческом, в мире становления все случайно. Если существует исторический процесс, т о нет никакой предустановленной сущности человека и история построена на случайности, а не на необходимости. Единственной закономерностью в истории может быть воля к становлению, к истории, к собственной сущности. Но воля эта ничего не говорит об этой сущности, об ее конкретном образе.

История не может быть постигнута в ее закономерности. Закон являет собой нечто повторяющееся и устойчивое. История - это неповторимый динамический процесс. Можно говорить о закономерности уже ставшего, переставшего быть историей, как процессом. Можно научно судить о прошлом, как ставшем, но нельзя так же судить о будущем. Настоящее постигается лишь поскольку оно сопричастно закономерности прошлого, уже "ставшей" необходимости. Настоящее и есть борьба ставшего со случайностью становящегося.

О "Метафизической" тоске. 28 мая 1983

"Скука есть чувство аристократическое" - говорит Великий Инквизитор у Достоевского. И в данном случае, скука означает не что инее, как тоску. Скука - чувство плебейское; она лишь временный перерыв в потеке чувственной заполненности "миром сим", который подчеркивает всю пустоту одержимого внешней реальностью человека. Человеку скучно наедине с самим собой, лишь потому, что он не находит в себе ничего интересного и самобытного; он не находит в себе себя. Скука зовет обратно, к миру внешней реальности, который вновь заполняет собой духовную пустоту рабочеловека. Скука свойственна, прежде всего, тому "общественному", среднему человеку, который рассматривается как норма, как результат научных обобщений. Это человек, сущностью которого является "вся совокупность общественных отношений" /Маркс/. Научно можно знать только такого человека; только он может быть обобщен в научные категории и познан путем социологического анализа. Индивидуальность же не поддается науке; она не научна, она жизненна. Рабочелевек и есть средний серый человек, со средними желаниями и устремлениями. Именно он живет и радуется заполняющему его духовную пустоту внешнему миру и скучает; когда связь с миром сим потеряна. Он пустой сосуд, вместилище внешнего мира. Он способен только отражать, но не способен творить.

Тоска - вот подлинно аристократическое чувство. Тоска связана не с недостатком, а с переизбытком самобытной духовной сущности. Она - болезнь к вечной жизни, мука родов чего-то иного, какой-то высшей духовной реальности, высшего градуса духовного бытия. Человек тоскует не по чему-то ему известному, не по внешнему миру, данному ему непосредственно, не по знакомым ощущениям и удовольствиям, но по чему-то незнакомому, неизведанному, "сверхестественому". Скука имеет своим источником недостаток жизни внешней, тоска - ее переизбыток. Скука имеет легко установимую причину и направленность. Тоска же, как правило, беспричинна и неопределенна. Скучать можно по человеку, обстановке, вещам, по всему относительному и внешне определенному. Тосковать можно только по Богу, т.е. по Абсолютному. Есть тоска и по человеку и вещам, не только в том случае, когда человек и вещь становиться чем-то Абсолютным, символизирующим Абсолютное. Любовь к человеку и есть теска по Богу через человека; тоска по Абсолютному узнаваемому в относительном, в чертах лица, в запахе, в изгибах тела... Тоска не дана нищим духом, она чужда "среднему" статистическому человеку. Она связана с индивидуальностью, с особенным и неповторимым, а не с общим и повторяющимся. Поэтому научно познаваема лишь скука, а не тоска; лишь влечение, но не любовь, лишь конкретней вещь, а не те, что она символизирует. Тоска метафизична - т.е.сверх-природна и абсолютна. Она есть символ воли к Богу.

28 мая 1983 г.

О свободе и необходимости. 4 июня 1983 г.

В мире все необходимо и все свободно. Необходимость относиться к миру как "ставшему", свобода как к "становящемуся". Все, что уже произошло, произошло потому, что имело на это необходимые причины. Любое следствие равно необходимо. Если что-то уже произошло и "стало", то говорить о свободе бессмысленно. Иное дело со "становящимся". Здесь царит свобода, потому что свобода и есть становление. В мире постоянно происходит борьба свободы с необходимостью. Это борьба нового и старого, будущего и настоящего. Свобода революционна, необходимость - консервативна. Мир ставшего - настоящий реакционер по отношению к "становящемуся".
Свободно лишь т о, что н е имеет собственной сущности, но свободно все обладающее волей. Обладать волей и быть "становящимся" - одно и то же. Свобода - это самопричинность. Она - причина самое себя. Человек свободен настолько, насколько он причина самого себя, т.е. насколько он создает себя. Свободный человек есть самосозерцающий. Поэтому со свободой связана ответственность. Это ответственность перед объектом человеческой воли, т.е. перед человеческой сущностью, которой еще нет, но которая уже становится. Эта сущность и есть БОГ, ибо она Абсолютна, т.е. сопричастна Абсолютному.

СВОБОДА есть ВОЛЯ К АБСОЛЮТНОМУ. В Абсолютном человеческая свобода становиться необходимостью.

Свободен лишь тот человек, который до последнего вздоха стремиться осуществить абсолютное в относительном. Он воюет со "ставшим", с необходимостью во имя "становления" Абсолюта. Эта война и есть то, что Достоевский называл "живой жизнью". Становиться - значит жить! Война свободы и необходимости раздваивает человека и человечество. Или человек остановиться на достигнутом, на относительной, ограниченной "сущности", либо он овладеет Абсолютным. Путь свободы как воли к Богу - путь страдания. Это путь тех, кого в том или ином виде "Бог мучил всю жизнь". Альтернатива ему, путь необходимости - царство счастливых младенцев, которое столь аргументировано пропагандировал Великий Инквизитор, этот величайший из гуманистов, не верящий в Бога и отказывающийся от воли к Нему.

Человек и свобода. 21 июня 83г.

Человек не вмещает в себя свободу. В человеке Абсолютная свобода не может быть вмещена, она слишком велика для него в его теперешнем состоянии. Человек обладает лишь относительной, ограниченной свободой и потому так ему мучительно и грустно, что относительной свободой он не удовлетворен, а Абсолютную не может в себя вместить. В этом последняя глубина человеческой трагедии. В этом - то жуткое "метафизическое" раздвоение человека, которое наполняет его жизнь какой-то священной неудовлетворенностью. Человек стремиться к Абсолютной свободе, желает ее более всего; он хочет быть Богом. С этого и начинается человеческая история, человеческая судьба. Вкусив плоды знания добра и зла, человек узнал о свободе знания, узнал истину о Боге и захотел стать Богом. Он увидел, что наг и ничтожен, и, познав свое ничтожество, человек возвысился над ним и стал "как Бог". Узнав тайну Бога, раскрыв перед собой Абсолютную свободу, человек увидел себя во всей своей наготе и отрекся от нее. Взамен он получил волю к Абсолютному, и только она одна спасала его, давала силы жить. Она и сжала содержанием его жизни, в ней и сокрыт самый смысл этой жизни.

Человек боится Абсолютной свободы, ибо в ней - предел для него. Он знает, что она неизбежно его уничтожит. Он предвидит в ней свою погибель, но не может от нее отказаться, ибо в этой погибели залог будущего Воскресения, преображения в Абсолюте. В отношении человека к свободе есть что-то роковое; есть какая-то неустранимая болезнь к смерти, в которой он каким-то внутренним чутьем угадывает "болезнь к жизни", к тому, что выше жизни, болезнь к жизни, преображенной в Абсолютной свободе. БОЛЕЗНЬ К БОГУ - вот что характеризует теперешнего человека!

На поверхности жизни все, о чем я сейчас говорю, кажется мне каким-то иступленным и невыносимым бредом. Я чувствую себя поминутно предателем - слишком много соблазнов мешают мне сосредоточиться на одной и единственной мысли, которая превратилась в моноидею, в какую-то мономанию. Внешняя жизнь мешает внутренней сосредоточенности, но это не может служить оправданием ни в коей мере. Мы все постоянно предаем себя, потому что предаем свободу и Бога. Мы, действительно убиваем в себе Бога, когда отказываемся от неудовлетворенности, и удовлетворяемся. Удовлетворение – всегда будет казаться чем-то порочным, вечно соблазняющим. Страдание - никогда не соблазнит, потому что страдание, подлинное страдание, страдание неустранимо связано с волей к Абсолютной свободе…

ОДИНОЧЕСТВО. 17 июля 1983 г.

Проездом из военных лагерей и обратно.

Одиночество - величайший дар. Человек - единственный, одинокий в окружающем его мире. Ничто в мире не одиноко, потому что все в нем сопричастно чему-то единому, какому-то единому плану, всемирному космическому распорядку. Человек выпал из этого распорядка и взбунтовался против него. Он строит свой распорядок, он не любит ничего навязанного и навязываемого. Он свободен, и потому, даже самый прекрасный космос обращается в сплошное безобразие, если космос этот навязан. Абсолютный в себе мир для человека не абсолютен. /Когда я говорю о человеке, то употребляю это слово не в смысле эмпирического современного индивида, о котором Ницше сказал, что он - "все, что не знает, куда деваться" и рабски принимает мир как абсолютное, насыщается вместо того, чтобы страдать, боится Абсолютного, Бога. Я говорю о человеке как воле к Бог у, т. е. человеке в его качественно-сущностном, а не количественно-эмпирическом проявлении/. Я знаю только одну возможную сущность человека - его динамическое движение к Абсолюту. И я не одинок, как это мне казалось раньше, в своих мыслях. Я, как оказалось, лишь в других словах, повторяю извечные истины. Центральная для меня идея выражалась уже неоднократно. Это меня нисколько не печалит, а, наоборот, чрезвычайно радует. Быть пионером в деле истины - значит, уже наполовину солгать; это значит искать не истинного, а своего. Истинное же всегда предшествует подлинно "своему", именно оно дает возможность для существования подлинного индивидуализма, а не эгоистического себялюбия с его интеллектуальными амбициями на бис. Главное - это чувство Истины, ощущение обладания ею. Это - высшая ступень Эроса. Это философия. Истина подобна женщине: ее можно любить, тосковать о ней, обладать ею. Она, подчас вызывает ревность, приступы разочарования в ней и отчаяния, она заставляет сомневаться во взаимности и разделенности в любви к ней. Она капризна, взбалмошна. Склонна к маскараду. Но она - любимая и единственная, она родная. Без любви этой - нет никакого смысла для человеческого существования. Человек должен любить истину, Святую Софию. В этом - один из путей к Абсолютному.

Человек одинок, потому что он коллективен. Это две стороны одной и той же медали. Чрезмерное одиночество также гибельно, как и чрезмерный коллективизм. Индивидуальная и родовая стихия в отрыве друг от друга превращают человека в урода: в болезненно рефлектирующую истеричную бабу /с индивидуализмом обычно связано женское начало/ или в тупого мужлана-солдафона, действующего лишь по команде и пугающегося любого проявления личности. Человек одинок для того, чтобы найти в себе то, что он сможет принести другим. Поэтому люди обычно любят одиноких, т.е. обладающих своей жизнью людей. Без одиночества нет ни личности, ни подлинного человеческого единства. В нем человек встречает Абсолютное.

СверхБытие и человеческая самость. 17 июля

Возникают противоречия: человек не обладает сущностью, но при этом существует и все же причастен не только становящемуся, но и ставшему и, тем самым, он должен обладать сущностью отличной от только становления. Действительно, человек причастен ставшему, и может показаться, что со смертью своей он становиться окончательно причастен миру ставшего; это и есть в точном смысле слова человеческая смерть. Все дело в том, существует ли смерть в последней инстанции, существует ли Абсолютная смерть?!

Если смерть не Абсолютна, то человек уже обладает сущностью. Эта сущность - НЕБЫТИЕ. К последнему и ведет любая философия ставящая акцент на логике и разумности жизни. Рационализм неизбежно наделяет человека сущностью и, тем самым, отрицает историю. Но он не может ответить на вопрос о том, откуда берется в мире качественно новое. Он не ведает иррациональной тайны рождения качественно нового. Рационализм всегда антиисторичен. Это относится и к Гегелю. Для его замкнутой на себе системе нет места истории. Там сущность уже достигнута, есть движение мысли лишь назад и обратно по кругу. Маркс приблизился к тайнам истории, настолько он быль иррационалист. Но он форму, в которой человечество ищет себя, средства для обретения Абсолютной свободы как мощи принял за самую сущность, да и потом он ошибочно был истолкован как материалист, хотя совершенно очевидно, что можно быть марксистом и религиозным идеалистом одновременно. То, что человечество через свою хозяйственную жизнь ищет "царства свободы", вовсе не значит, что свобода определяется исключительно экономически и что производство и есть та реальная субстанция, которая вносит в человеческую жизнь цель и ценность, придает ей смысл. Производство ради производства бессмысленно. И через производство высвечивает все та же воля к Абсолютному, к свободе, потому что свобода и Абсолютное есть обретение такой мощи, при которой человек может то, что хочет, хочет, что может, а может он все. Он становиться всемогущей хозяйственная жизнь лишь средство для достижения человеческой сущности, но вовсе не сама сущность, как это полагал Маркс. Сущность эта - что-то иное, о чем невозможно сейчас говорить ничего, кроме того, что она связана с Абсолютным.

Но вернемся к вопросу о противоречии, вносимом в нашу жизнь смертью. Абсолютна ли смерть или относительна? И тот же вопрос наизнанку: Абсолютна ли жизнь или относительна? И его конкретизация: Исторична ли история? Обладает ли человек сущностью? Свободен ли он?

Вопросы мучительные и неразрешимые логически, но только жизненно. Все упирается в опыт. Но опыт смерти непередаваем. Это внутренний опыт, и он не может быть внешним фактом. Без опыта любое рассуждение на эту тему - [ текст прерывается ]

26 июля

"Агонию и смерть наблюдают другие. Смерть не может быть фактом самого сознания... Сознание по самой природе своей не может иметь осознанного же/т.е. завершающего сознание/начала и конца, находящегося в ряду сознания как последний его член, сделанный из того же материала, что и остальные моменты сознания. Начало и конец, рождение и смерть имеет человек, жизнь, судьба, но не сознание, которое по природе своей, раскрывающейся только изнутри, то есть только для самого сознания, бесконечно. НАЧАЛО И КОНЕЦ ЛЕЖАТ В ОБЬЕКТИВНОМ/ и ОБЪЕКТНОМУ мире для других, А НЕ ДЛЯ САМОГО П03НАВЩЕГ0.. СМЕРТИ ЖЕ ИЗНУТРИ, т. е. ОСОЗНАННОЙ СВОЕЙ СМЕРТИ, НЕ СУЩЕСВУЕТ НИ ДЛЯ КОГО - НИ ДЛЯ САМОГО УМИРАЮЩЕГО, НИ ДЛЯ ДРУГИХ, - НЕ СУЩЕСТВУЕТ ВООБЩЕ "./М. Бахтин, подч. мною/ Сознание/ которое нельзя понимать как только рассудок/ и есть то, что отличает человека от окружающего его мира ставших сущностей. Именно в нем и сокрыты великие потенции, огромные возможности для перехода в Абсолютное. Именно в сознании раскрывается в человеке Бог, в нем Абсолютное осознает себя. В этом великое значение философии тождества и софиологии, а также учения о Св. Софии, Премудрости Божией. Сознание бессмертно, потому что сопричастно Богу, как источнику Абсолютной жизни, как самой Абсолютной жизни, или, лучше сказать, как СВЕРХБЫТИЮ.

Не ты живешь, не ты: все созданное смерть,
А жизнь в тебе - животворящий Бог
/Ангелус Силезис/

Мир через человеческое сознание сопричастен Богу, стремится к Нему. Человек призван осуществить Абсолютное в мире, сделать мир Абсолютным. Воля к Абсолюту была в мире и, переходя от одной стадии развития к другой, эстафета этой воли была передана человеку. Он вещает собой все мировое развитие. Человек - квинтэссенция мира, в нем ,как ставшее содержится вся мировая история, весь процесс обретения миром сущности, в его стремлении от Ничто к Абсолютному. Человек - это Бог в современном его возрасте, это - юность Бога, рост Бога, становление Бога в современной нам зоне бытия. Это - Бог, ищущий себя через мир. Он - самопознание Абсолютного через относительное, вечность отчуждения во временное и ищущая самое себя. Смерть потому неведома человеческому сознанию, что последнее есть абсолютная жизнь, для которой нет места смерти. Смерть - лишь соблазн. Она - испытание человеческого духа, В ее, казалось бы, всепожирающем огне закаливается дух человеческий, через нее человек определяет себя. В этом смысле смерть имеет даже право на необходимость. "Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле... Бог создал человека для нетления и сделал его образом вечного бытия своего.

"Но завистью дьявола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к делу его". /Книга Премудрости Соломона I,13-14,II,23/

Смерть - лишь испытание, необходимый момент в движении к Абсолюту. Смерть раскрывается для человеческого сознания как только страдание, но никак смерть сама по себе. Смерти как таковой для человека не существует, "не существует вообще". Страдание символизирует неуспокоенность, ненасытимость, неудовлетворенность. Без него нет человеческой личности, нет человека как воли. Удовлетворенные всегда безвольны, всегда рабски покорны существующему порядку вещей. Греческое сознание было неисторично еще и потому, что его кумиром была атараксия как высшая ценность, а смыслом жизни было стремление к отсутствию страдания, к безволии. То же можно сказать и даже в большей мере о индусском сознании с его культом нирваны. Сейчас стремление успокоиться, духовный консерватизм и духовная убогость, культ насыщенная переплетается с понятием буржуазности. Нирвана все больше и больше поглощает Европу, эту "страну святых чудес"/Хомяков/.Это понял прекрасно Достоевский, в основе мировоззрения которого лежал культ страдания как свободы. Свободны страдающие, через страдание можно приблизиться к Богу, "пострадать нужно" - эти мысли привели нашего национального гения к выводу о великой будущности России. Россия многострадальна. Кровь и пот миллионов русских - вот залог великого будущего. Своей кровью Россия искупила и искупляет грех всего мира. Она не страдает за себя, она не ищет успокоения и удовлетворения в относительном. Ей нужно непременно всечеловеческого и Абсолютного и ради воли к Абсолютному она истекает кровью, ее предают и продают. Страдание стало какой-то внутренней нормой. Более того, без страдания нет России, не страдающий и не тоскующий по Абсолюту - русский лишь по названию. Только через страдание человек и страна приближаются к вечности, прорывают пространственно-временную оболочку. Лишь с Христом, осознавшем в выразившим эту боговдохновенную истину о страдании и искуплении, появляется мировоззрение, рассматривающее человека как волю к Богу. Россия и есть современный Христос.

Жизнь и смерть, смертная жизнь и жизненная смерть – не абсолютны, но ведут к Абсолюту. Смертная жизнь - это страдание, лежащее в основе воли к Абсолюту, к Сверх Бытию. Страдание и наполняет человека самостью. Самость - это история человеческих страданий. Страдания - вот вехи человеческой судьбы. Через страдание в человеке присутствует Бытие. В страдании раскрывается не только смерть, но и жизнь. Оно - смертная жизнь. В страдании сокрыт источник великой радости, в нем есть благодать обретения себя. Страдание - путь человека к Богу, болезнь к Абсолютной жизни, муки родов человеческой самости.

12 Августа 83 г. Человек и Бог

Мое мышление - насквозь больно. Я это чувствую. Бессистемность, хаотическое нагромождение, даже не мыслей, а просто каких-то ощущений - все это свидетельство болезни интеллекта. Что это за болезнь и где ее начало и конец? - Во мне самом. Нужно начать все сначала, нужно все осознать, нужно дисциплинировать мысль, нужно...

Итак, все сначала: Что есть мир? - Единство жизни и смерти, единая безграничная в пространстве и времени, и в то же время ими же и ограниченная смертная жизнь. Мир есть единое и количественно абсолютное. Абсолютность мира выражается только количественно, качественно мир не абсолютен. "Все в едином ми единое есть все" - это верно по отношению к миру лишь количественно, качественно же мир не един и тем более не абсолютен. Мир есть сущее, но не бытие. Не все сущее обладает бытием, не все бытие - сущее. Прошлое не есть сущее, так же как и будущее, но и то и другое суть бытие и вряд ли можно отрицать бытийственность прошлого или будущего, которые никогда не бывают сущим. Сущее – это лишь настоящее, в котором только определяется время и пространство. МИР есть качественно ограниченная, количественно безграничная смертная жизнь. Мир есть не Абсолютное, мир не есть Бог. Бог трансцендентен миру. Бог есть вечность, с двух сторон окружающая сущее, со стороны будущего и со стороны прошлого. Но Бог также и имманентен миру, он есть трещина в сущем. Бог присутствует в глубинах человеческого духа, тех глубинах, которые приобщены бытию, а не сущему. Поистине, в человеке присутствует вечность. Глубины человеческого духа могут быть обнаруживаемы, но сущее может и закрыть всяческие пути к бытию, закрыть от человека то, в нем, что выше и глубже его, т.е. бытийственное в нем. Перед нами встает вопрос о человеке.

Что есть человек? Человек - существо раздвоенное между миром сущего и бытием. Это было осознанно и систематически выражено еще Кантом в его антиномии свободы. Человек причастен двум мирам: сущему, т.е. эмпирически сущему, реально-сущему и бытию, т.е. миру вещей для себя, миру неизменных сущностей, вечности и Абсолютному. Но человек этот не есть один человек, это два разных человека: человек в мире явлений, в том, что Хайдеггер назвал ДАСМАН, и собственно человек, как вещь в себе, как бытие. Человек - только возможность бытия, только движение к бытию. Это я и называю ВОЛЕЙ К БОГУ. Поскольку человек в мире явлений, т.е. в сущем является изначально для себя и несвободно и бытие сокрыто в его глубинных пластах, и то оно может быть высвечено и раскрыто, оно может остаться и нереализованным бытием, т.е. остаться только сущим. Это и означает, что существование предшествует бытию, экзистенция предшествует эссенции. Для себя я обозначил это так: человек есть воля к Богу, человек может быть, т.е. стать Богом, ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН БЫТЬ БОГОМ! Быть и Быть Богом есть одно и то же.

Что есть Бог? Бог не есть мир, он трансцендентен миру. Он бытийствует в человеке, человек деть просвет в мире, потому что мир есть Тьма Кромешная, Бог же есть свет. Тьма – сущее не соединяется, а лишь борется со Светом в глубинах человеческого духа. "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" /от Иоанна I,5/ Бог есть возможность спасения и пути, "Путь, Свет, Истина". Воля к Богу - свобода, осуществляемая в творчестве. Свободное творчество есть обращение к бытийственным глубинам, к трансцендентальному. Творчество есть само трансцедентируемость человека, в основе его лежит метафизическая тоска по Абсолютному и жажда Абсолютного. Творчество возможно, как только страдание, потому что свобода и есть страдание и возможна как страдание. Жажда, тоска, страдание, свобода – все это объединяется в понятии любовь. Воля к Абсолютному сливается с любовью к нему. Человек возлюбленный бытия и любящий бытие и потому волящий к бытию. Бог же есть бытие, сущее же суть отрицание Бога, его инобытие. Бог - качественная абсолютности вбирающая в себя количественность, т.к. качество есть наиболее общая категория, вбирающая в себя все остальное. Бытие и есть качественность в ее абсолютности.

Бог есть абсолютная качественность, бытие, сущность не реального, а идеального, порядка. Бог - не сущее, он - бытие.

Что такое свобода? Бог не есть свобода, бытие выше свободы и необходимости. В Боге они тождественны, потому что Бог есть совершенный абсолютный объект и абсолютный субъект, самотождественное бытие.

Свобода есть страдание сущим, болезнь к бытию, к Богу, воля к бытию, жажда бытия, трагическое движение к бытию. ОНА - ВОЛЯ К БОГУ. ЧЕЛОВЕК, в его не сущностном, а бытийственном проявлении есть СВОБОДА. Человек как Воля к Богу суть свобода. Свобода же есть история, историческое же есть отрицание сущностного, т.е. отрицании сущего и утверждение бытия. Поэтому история отрицает сущность человека. Человека - в глубине своей, в бытийственности своей есть не сущность, а воля к бытию и тем самым сопричастен бытию.

Систематика обернулась системой, но где она замыкается? Пока разомкнута... Дисциплинируя мысль, выражая ее непосредственно, я невольно меняю язык... это странно, но самая суть мною выражена лишь символически... Бытие не ложиться на бумагу, оно не хочет быть сущим... То, о чем я мыслю сейчас, мне понятно до нюанса, будет ли понятно завтра? Во всяком случае, во мне есть нечто, роднящее меня с ненавистным мне экзистенциализмом.

22 сентября 1983г. Немножко рефлексии

В моем "дневнике" не хватает главного. В нем нет "меня". Впрочем это не совсем так, ведь в нем мои мысли, а они сплошь субъективны, хотя любые "свои" мысли субъективны, ведь мыслит только субъект. В нем не хватает не "меня" вообще, а только моей рефлексии, т.е. моего самомнения. Кто я?

Я ужасно злой и неблагодарный человек. Я не люблю людей, но это вовсе не значит, что люблю до безумия собственную натуру. Я не люблю людей в принципе, или, лучше сказать; в принципе я не люблю людей в их эмпирии, не люблю реальных, но только внешне реальных людей. Я не люблю людей извне, хорошо одетых, приятно пахнущих, улыбающихся... Внешне, по крайней мере, люди кажутся мне мелочными и мелкими, предавшими великую идею и великий идеал, боящимися заглянуть в глубину, в собственную глубину и остающимися лишь на плоской поверхности жизни. Я люблю человека, но не люблю людей, я им не верю... Себе - тоже... Я все время лгу, а мне кажется, что говорю правду... Лишь в редкие светлогрустные минуты одиночества я сознаю собственную лживость. Я в принципе своем лжив, ложь - способ моего существования. Я говорю, разумеется, не о мелкой вороватой лжи, не о вранье, мечтательном и сладострастном. Я говорю о лжи, которую и сам принимаю за правду, о мире, который есть ложь. Я люблю ложь, потому что люблю жить.

Любовь к жизни - основная моя черта. Я ненасытимо, жадно, до истерики жадно люблю жизнь, люблю жизненный поток, увлекающийся собою. Я просто в экстазе от мишуры жизни. Я знаю - жизнь есть ложь, вернее, не жизнь, а то что люди называют "жизнью", т.е. смертная уродливая жизнь, выдающая себя за Абсолютное. Я хочу пожрать жизнь, высосать ее из объятий смертельного. Я страшно голодный. Сколько себя помню - всегда хотел всего. Вся моя трагедия, вернее, если говорить по отношению ко мне, то комедия, итак, вся моя комедия состоит в моей страшной прожорливости. Я никогда не могу ничем насытиться, меня ничто не удовлетворяет, я вечно ищу другого.

Я не люблю личных трагедий, не люблю трагедий личности. Большинство вокруг меня заражены какой-то волей к трагедии: хотят быть гордо-несчастными, напоказ - одинокими, но хотят монополизировать трагедию, сделать ее своей собственностью. На моем факультете это стало особенной модой среди здешних "интеллектуалов". И никто не видит тотальной, всеобщей трагедии. Они слишком увлечены собственной трагедией, и я часто подозреваю, что она - лишь средство для устроения в этой, тотально-трагедийной жизни. Именно потому, что мир трагичен, я устраиваю в нем жестокие комедии, жестокие по отношению к его трагедийности. Подлинная личность не может быть несчастной на поверхности жизни, потому что она связана с глубинами, которые даже преступно выставлять напоказ. Трагедия напоказ для меня заранее лжива и я заранее к ней жесток.

Я обожаю экстаз жизни. Есть времена, когда жизнь выходит из себя и переливает за край. Нужно изредка делать кровопускание себе и собственной жизни. Я никогда не вспоминаю об этих моментах, но всегда жду с нетерпением нового кровопускания. Я люблю насиловать собственную жизнь. Многие в этом подозревают какую-то особенную хитрость.

Впрочем, меня, кажется, любят, несмотря на жестокость и неблагодарность, на то, что периодически я бунтую в форме капризов. Я – страшно капризное существо и очень своевольное. И как ни странно, я не считаю это своим недостатком. Это скорее даже мое достоинство. Если бы все люди были более капризны и своевольны, то жизнь превратилась бы в сплошную истерию /кажется, к этому все и идет/, и тогда человек превратился бы в комок нервов... Быть может это был бы последний человек. По крайней мере, тогда бы я был бы менее капризным и жестоким, назло!

Впрочем, я на себя наклеветал. В сущности, я даже добрый, по крайней мере, хочу людям добра. Может поэтому я и жесток. В обстановке благодушия и всеобщей доброты человек теряет собственные контуры и наглеет. Преступно быть с человеком благодушно-добрым, ему необходимо дать почувствовать его собственные границы для этого есть лишь один способ: дать почувствовать ему "меня", иначе он обнаглеет и начнет "себя" путать со "мной", а это уже никуда не годиться... Мне не жалко "меня", черт со "мной", но когда люди безостаточно начинают сливаться друг с другом - это попахивает всеобщим идиотизмом; а это противно, не мне, а вообще, само по себе противно.

Я - Иванушка-Дурачок, по краней мере, хочу быть им и прилагаю к этому усилия. И это удается. Меня редко кто считает умным, чаще забавным или хитрым. Было время, когда я строил из себя мудреца. Это не моя роль, хотя мне даже делали комплименты, особенно дамы... Но это ложь. Дамам всегда хочется иметь "мудрых, красивых и добрых" поклонников. Пока ты с ними - ты можешь, так и быть, считать себя таковым, а нет, то забудь о сих лестных эпитетах. Ну да черт с ними.

Я слишком долго не был один и чувствую, что отвык от рефлексии. Так всегда: когда интенсивно рефлексировал, то писал о другом, а когда отвык от рефлексии - начал писать о ней.

"Мальчик-наоборот" - это сказал обо мне много лет назад один замечательный человек, кажется, это правда.

P.S 6 октября 83г. Перечел от скуки: автопортрета не выйдет. Кажется, все сложнее: я и люблю людей и ненавижу, лучше сказать, я к ним явно неравнодушен. Ненавижу, потому что люблю, и люблю, потому, что ненавижу. А дурачком хочу быть из гордости; это ужасно вредная вещь - моя гордость.

11 ноября 1983г. Поздняя ОСЕНЬ ЗА ОКНОМ

За окном первый снег. На душе грустно и пусто. Все, что ее заполняло, как бы провалилось в какие-то мне самому неведомые глубины. Я остался один на один с самим собой; сегодня, сейчас я "не больше и не меньше себя", себе равен.

Мне, безусловно, тоскливо само по себе, мне "тоскливится", но есть и внешние обстоятельства, /хотя слово "внешние" вряд ли для них применимо/ вызывающие грусть. Вчера уехала во Францию мать, приедет через 5 мес. На аэродроме я ощутил страстное желание улететь куда-нибудь подальше: Милан, Париж, Тегеран, Токио... - туда приглашали, но не меня... Родина, родное место - все это раскрывается лишь в вечном возвращений к ним; вечное возвращение - вот ритуал любви. Потерянное и возвращенное, возможность потери, соблазны другого и осознание его как не одного - это дорога Эроса, ведь истинная любовь есть страдание и свобода, свободное и значит страдательное, неудовлетворенное и мучительное в этой неудовлетворенности, губительное, страшное, неизведанное. Любовь огнедышит. Она может сжечь дотла и часто сжигает; но она же чаще всего превращается в теплое, в душевную теплоту, из духа свободного и страдающего рождается душевная нежность, на дне которой все же лежит жалость. Жалость и свобода несовместимы: свобода - это страдание, жалость всегда сострадание, желание избавить от страдания, т.е. от свободы. О, как трудно быть безжалостным! И как легко быть жалостливым, как удобно и сладко сознавать себя "гуманистом", человеколюбцем, тепленьким человеком "щедро" расточающим свою "теплоту", как это выгодно! И что удивительно, этакий гуманизм, "тепленькое" и "сладенькое" каким-то органическим образом сочетается с эгоизмом, себялюбивым самодовольством. Конечно, и здесь бывают стычки и недоразумения. Безжалостность, безжалостность! Жалеть других и особенно вслух, жалеть себя, когда про себя, а когда и во всеуслышание - все это "хорошо" потому что выгодно, безбольно. Не жалеть себя – трудно, "невыгодно", больно. Не жалеть /но не в смысле средства, а только в смысле цели, только цели/ других, бороться за них и за себя - все это возможно и необходимо благодаря Трансцендентному. Курьез? Парадокс?! Нет. Не жалеть себя и других, полагая себя и других как цель, только как цель, можно осмысленно, во имя Смысла, неограниченного /если Смысл превратить в смысл, т.е. ограничить, то это ограничение тут же приведет к "полезности" и, к несвободе/, но досягаемого и чувствуемого. Человек самоценен только по отношению в Высшему в себе, к зачаткам этого Высшего, к задаткам собственной божественности, отношение к которой может быть только одно – неудовлетворенность, безграничность.

Смысл - беспредметен, предметность - это рабство, это полагание человека как средства, как "человека для предмета". Нельзя, даже преступно полагать смысл человеческий в предметах, в предметности, в "опредмечивании". Необходима именно "опредмечивание", как основу человеческой культуры, как память человека рассматривать как средство для человеческого Смысла. Не Смысл зависит от предметной культуры, но предметная культура зависит от Смысла. Это можно было бы доказать, но мне это ясно, для меня это самоочевидно. Тем более что, по моему глубокому убеждению, такие вещи могут быть доказываемы, но доказательство только унижает их. Это все равно, что доказывать нарочито свою любовь или ненависть. Смысл - это интимность, а доказательство его могут опирать на проявление интимности, на ее "предметность", но не на нее саму. Она неуловима и покоряется только интуиции любви, только влюбленному дает Смысл интуиции, откровения. В отношении к Смыслу "мысль изреченная есть ложь"... зафилософствовался... А ведь самое страшное - это оказаться "учителем жизни". Я не хочу учить даже себя, хочу просто высказывать мысли, но гляну на них, и вздрогну от неприятного чувства: мне кажется, что я учительствую, и я не знаю, хочу я учительствовать в глубине, не на периферии сознания, где я не хочу этого, а в глубине себя... Наверное, есть такой соблазн и во мне сидит "учитель жизни", иначе, зачем бы я тогда ненавидел "учительство".

Второе обстоятельство, вызывающее во мне грусть, - это преддверие окончания мной университета. Всегда тоскливо прощаться с чем-то ставшим внутренней реальность, перешедшем во внутрь, в мою жизнь. Я осознал, что мне необходимо высказаться по поводу факультета на котором я жил 5 лет. Философский факультет в России, да еще в Москве, каким бы он ни был, всегда принадлежит к истории и культуре. Поэтому то, что я мог бы высказать, было бы субъективным суждением, имеющим и исторический характер. Я хочу рассказать об истории, о части истории и культуры Росиии нач.80-хгодов, о духе современной философии, как он мне представляется. Одно лишь вводит меня в затруднение: каков этот дух, поздняя осень или ранняя весна на нашем философском дворе? Этот вопрос мучает, как мне кажется и самых талантливых и думающих людей на факультете, да и всех заинтересованных в философии людей. Что впереди? 0тветит жизнь и от ответа зависит моя судьба, судьба моего поколения философов - девяностых годов. Да, Да именно 90-х, лишь к этому сроку мое поколение выразит себя, найдет свое место. Но и сейчас можно многое предсказать. Дух 90-х уже существует в зародыше, уже дует новый, слабый и легкий ветерок. Он настолько слаб и легок, что трудно его почувствовать. Нужно очень напрячься: Что он шепчет бурю или полный штиль?

26 ЯНВАРЯ 1984 г.

Откуда во мне такая злость? Такая?! Вчера возвращался домой и буквально выл от злости.
- Наверное, ты шизофреник или уж, по крайней мере, неврастеник.
- Может быть, но какое мне до этого дело?!
- А что воешь?
- А потому, что жизнь прекрасна ?!!
- Ну ж что?
- Потому что жизнь так прекрасна и так бессмысленна.
- Ты же говорил, что человек сам создает смысл?
- А, может, он создает его помимо жизни?!
Может, смысл - это безобразие, может, красота я смысл - исключают друг друга? Почему меня так тянет к безобразному? Почему человек так любит хаос, особенно если это русский человек? Что, если красота бессмысленна? Что тогда?
Аввв-у-у-у-у-у...
Хочу ли я Смысла, люблю ли я смысл, верю ли я в Смысл?

- Все это бредни, со вчерашнего перепоя.
- У-у-у... материалист проклятый
- Иди...пора. Тебя на Хмельницкого Дроздов ждет. Пивка и голова пройдет и все хорошо... Тут тебе и красота и Смысл. Картошечки сушеной купите, о умностях поговорите. Что еще надо, глядишь и время убил. Боишься времени-то А?!
—У-у-у-у-у-у